Предисловие - Рост права в средневековой России

Рост права в средневековой России Новинка Даниэль Х. Кайзер Пер. с англ. А.Ю. Дворниченко 2024 г. 900 Р 675 Р

Прежде чем представить читателю эту книгу, нужно сделать несколько предварительных замечаний. Можно начать с дефиниций. Это исследование называется «Рост права в средневековой России», и этого одного достаточно, чтобы в определенной степени возбудить кое-кого из моих коллег. Пожалуйста, обратите внимание, что я не назвал книгу «Эволюция права». Дело в том, что у меня нет уверенности в том, что право или любая другая грань культуры неизменно двигается по некоей стезе прогресса. Напротив, каждый, кто читал литературу по санкциям, наверняка сомневался в мудрости современных представлений об уголовном праве. С другой стороны, мне представляется, что право, действительно, может расти в качестве неформального ограничения традиционного общества, по какой бы причине это ограничение ни происходило. При этом оказывается, что рост права не может быть единообразно благотворным. Более того, на самом деле, он не может быть и единообразным. Но, как бы там ни было, крупные сообщества с более гетерогенным устройством требуют и большего количества сформулированных законов для более эффективного регулирования поведения членов этих сообществ.

Ученые, интересующиеся теорией модернизации, могут отметить, что я употребил термин, который теперь несколько вышел из моды. В последние годы идея традиционализма активно дискутировалась, и боюсь, что я остался от этой дискуссии несколько в стороне. Впрочем, мне хотелось бы сохранять эту позицию и в дальнейшем. Тем не менее я употребил термин «традиционализм», а также поддерживаю в данной книге соответствующую идею, а посему попытаюсь сказать несколько слов в их защиту. Под традицией я понимаю тенденцию «принять данность каких-либо прошлых событий, порядок или фигур <…> как наиболее важный фокус» коллективной идентичности общества, как это определил С. Н. Эйзенштадт. Я понимаю, что простота этой конструкции не покрывает богатого разнообразия культур в мире. Но что действительно поразило меня, так это то, что некоторые общества не испытывают потребности в выработке в деталях норм и мнений для обеспечения социально приемлемого поведения. Вот почему я нахожу очень убедительным предположение Эдварда Шила о том, что нам стоит понимать под традицией «резервуар поведения и символов общества». В средневековой России это был резервуар символов, который препятствовал внедрению новых правовых норм, причем не обязательно потому, что старые превосходили новые, а потому, что старые нормы просто были старыми нормами.

И вновь я спешу уверить читателя, что не хочу определить или обозначить «традицией» некую более низкую стадию цивилизации. Поскольку я присоединяюсь к пессимистическому воззрению на человека, мне трудно поверить в то, что человек с течением времени строит качественно лучшее общество. Как и все понятия о качестве меняются в зависимости от места и времени, и я не могу увидеть и здесь однолинейную бесконечную прогрессию. Учитывая всё сказанное, хочу повторить, что я не вижу убедительной причины отвергать идею традиционализма.

И другой аспект названия данной книги требует хотя бы нескольких слов для объяснения. Западные историки привыкли к термину «Средневековье», под которым подразумевается период, отделяющий открытие Европой своей классической культуры от самой этой классической культуры. Современная ученость продолжает расширять наши представления о том, насколько точно классическое наследие было известно и насколько оно ценилось в средневековой Европе, но базовое значение термина «Средневековье» остается очевидным. Россия являет собой другую ситуацию. Никогда до Нового времени она не получала значительных порций классического наследия, а посему ошибочно находить здесь возрождение классического знания, точно так же, как некорректно предполагать, что классика попадала в Россию до того, как славяне поселились на Восточно-Европейской равнине. У России никогда не было «Средних веков», которые отделяли бы друг от друга два мира, погруженные в классическое учение.

Тем не менее, я определяю как Средневековье XIII, XIV и XV вв., частью потому, что само слово имеет широкое хождение среди историков, не очень-то озабоченных спецификой российской ситуации. Я надеюсь, что эта книга будет интересна историкам, изучающим средневековую Европу, и я не хочу исключить их из числа потенциальных читателей, отпугнув, может быть, более корректным и точным, но иностранным, чуждым названием. Более того, я надеюсь, что специалисты и в других областях знания найдут тут много полезного, и я очень хотел бы услышать их комментарии.

Мои коллеги могли бы предпочесть, чтобы я назвал книгу «Рост права в средневековой Руси». Да я и сам бы не нашел тут ничего предосудительного. «Русь» — тот термин, под которым средневековое русское общество знало себя, хотя и в несколько неопределенном варианте. Дело в том, что в наиболее раннюю пору название «Русь» охватывало южные территории, окружавшие древнюю столицу — Киев. Позже термин привился на северо-восточных территориях в виде «древняя Русь». Последний термин, однако, вызывает определенные трудности. По-русски одно и то же слово означает «древнего русского» и «древнего россиянина». Большинство народа не увидит здесь никакого повода для беспокойства, но мои коллеги в области русистики очень чувствительны к истории великорусского доминирования над другими этническими группами на Восточно-Европейской равнине. Перевод «древнероссийский» имеет дополнительное значение, что культура древней Руси была непременно «российской», хотя фактически она имела несколько компонентов различного этнического происхождения, как я и отмечаю в главе 6.

Сознавая всю научную спорность этого вопроса, я тем не менее решил употреблять слово «российский», а не какие-либо суррогатные термины. Кроме того, это исследование в первую очередь касается Северо-Восточной Руси — родины великороссов. По этой причине я чувствовал меньше стеснения в своей терминологии, как мог бы, если бы я изучал процессы в более широкой географической перспективе.

Теперь остается приятная обязанность высказать благодарность. Эта книга возникла как диссертация в Чикагском университете. Я крайне обязан университету и очень надеюсь, что эта книга будет достойным вкладом в ту сферу междисциплинарной истории, которой университет привержен. Большая часть кропотливой подготовительной работы была выполнена при помощи стипендий, которые предоставлял университет: Lamson Scholarship, Ford Fellowship for Dissertation Research, William Rainey Harper Fellowship. Рукопись была написана и подготовлена к публикации, когда я был visiting assistant professor русской истории в университете в 1977—1978 гг. Я очень благодарен за то доверие ко мне, которое продемонстрировал Чикагский университет.

Моя особая благодарность Ричарду Хелли. Именно в его семинаре по Уложению 1649 г. я впервые узнал о возможностях сравнительно-правовой истории, и моей дальнейшей деятельности величайшим образом помог его постоянный к ней интерес. Он был очень щедр на свое время и свою огромную ученость, подвергнув книгу нескольким редакциям. И большая часть того, что есть хорошего в этой книге, принадлежит ему. Я также получил огромную пользу от консультаций и критики Стэнли Каца и Ричарда Уортмана — оба из Принстонского университета; Гарольда Бирмана и Эдварда Л. Кинана (Гарвардский университет); Джеймса Капуа из Рочестерского университета; Зака Дила из Бостонского колледжа, Горация У. Дьюи из Мичиганского университета, Чарльза Дж. Гальперина из Индианского университета, Анн М. Клеймолы из Университета Небраска-Линкольн и Марка Злотника из Федеральной службы информации радиовещания.

Как International Research и Exchanges Board, так и Fulbright-Hays Program предоставили мне суммы для поездки и работы в Москве и Ленинграде. Я очень благодарен А. Е. Леонтьеву — моему руководителю в Московском государственном университете за его ценные советы. Подобным образом и Я. Н. Щапов из Института истории АН СССР был столь щедр ко мне, чтобы поделиться своими широкими знаниями рукописей «Кормчей книги» и связанными с ней материалами. Я также многим обязан сотрудникам нескольких советских библиотек и хранилищ рукописей: Отдела рукописей Ленинской библиотеки (Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина) (Москва), Отдела рукописей Государственного исторического музея (Москва), Центрального государственного архива древних актов (Москва), Архива Академии наук в Ленинграде, Отдела рукописей Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). Подобным образом я благодарен за помощь и материалы Библиотеке Регенштейна Чикагского университета, Удинер библиотеке и Школе права Гарвардского университета.

Ранние варианты этой книги созданы в Центре российских исследований Гарвардского университета, где я был в качестве visitor в 1975—1976 гг. и в качестве research fellow в 1976—1977 гг. Каждый сотрудник встречал меня очень хорошо, и я очень благодарен Центру за поддержку и ту стимулирующую обстановку, в которой я работал.

Подготовка рукописи зависела от многих людей, которые превратили авторские каракули в читаемый машинописный текст. Я очень благодарен Элизабет Байтой и Марни Вегте из Чикагского университета за напечатание большей части этой книги. Мои редакторы в Принстоне Гэйл Филион и Юдит Мэй были эффективны и полны энтузиазма, что характерно для их позиции по отношению к любому автору. Наконец, с восхищением хочу выразить свою признательность моей жене Джилл, которая с готовностью приняла на себя большую часть работы по подготовке книги к публикации. Никто не внес большего вклада в ее успешную публикацию. Все ошибки, которые остались в книге, — это моя ответственность.

Оак Парк, Иллинойс
20 июля 1979 г.