Предисловие к русскому читателю - История сербов

Изначально заинтересованность в появлении настоящей книги проявили в той части света, которой далекие Балканы и их жители были мало знакомы. Для англоязычного читателя эта книга предстала в качества самого общего введения. Для русского читателя в таком введении нет необходимости. Балканские славяне, и, прежде всего, их православная часть, уже с XVIII века были хорошо известны общественности России. Несмотря на географическую удаленность, балканские христиане образовывали тот самый пояс вокруг границ России, в котором она была заинтересована, и за который несла ответственность. Роль защитника покоренных православных народов Россия унаследовала от Византии. Чем сильнее становилась Россия, тем больше она приближалась к этому порабощенному миру, чтобы иногда соединяться с ним, как это было во время Первого сербского восстания 1877—1878 гг. Русские образованные люди активнее других изучали страны, находившимися под османским владычеством, замечали различия между ними, знакомились с их индивидуальностью, помогали исследованиям их истории и укреплению самосознания. Первым произошло знакомство с сербами, рассеянными далеко от своей средневековой родины.

Одним словом русскому читателю не нужно специально представлять сербов. Может быть прежде стоит представить тип историографии, которому следует эта книга, существенно отличающаяся от предыдущих, посвященных сербской истории как целому. Мотивы для другого, отличного историографического подхода пришли из современной культуры, пронизанной рационализмом и критичностью. Стало ясно, что в задачи историографии не входит созидание интегративной идеологии, повышение авторитета науки традиционными конструкциями, базирующимися на проблематичных методологических основаниях. Критический подход, который диктуется современными потребностями, не может удовлетвориться только сбором и анализом исторических источников, проверкой их аутентичности и достоверности, т. е. проведением той работы, которой столь много и упоенно занималась историография, претендовавшая на выработку «критической истории». Базовый критический подход подразумевает изучение и проверку общих средств осмысления и рамок, в которых совершаются действия по реконструкции прошлого. Цель состоит не в том, чтобы раз за разом производить переоценку конкретных результатов, добытых предыдущими поколениями историков, и подвергать их сомнению. Новый критический подход исходит из неизбежной ограниченности исследовательских горизонтов, признает их зависимость от общих идей той эпохи, в которой работали историки, от идеологий, в соответствии с которыми они, чаще всего с неохотой, направляли ход своих мыслей.

Традиционный критический подход выражался в исследованиях отдельных и парциальных аспектов исторического процесса, в то время как попытки реконструкции крупномасштабного целого, как, например, истории народов, стран, великих эпох опирались на идеологические установки. В исторических обобщениях при обрисовке общих линий развития используется немало мыслительных инструментов, терминов, концепций, методологических подходов, мерил, которые подразумеваются по умолчанию и не подвергаются ни сомнению, ни проверке.

Это суждение, прежде всего, применимо к тем народам, в отношении которых предпринимаются попытки написания «национальной истории». Многочисленные варианты таких попыток можно поделить на две основные группы. Согласно одной, понятийный аппарат и осмысление судеб этнических общностей подразумевает существование чего-то большего, чем лишь сообщество кровных родственников, члены которого независимо от индивидуальных различий все вместе обладают общим наследием, поэтому идентичность передается от поколения к поколению. История такого идеального сообщества сводится, в конечном счете, к некоей генеалогии.

Другой подход подразумевает, что племена, народы, нации суть просто социальные группы, которые наряду с совместным проживанием держались вместе за счет осознания и ощущения принадлежности к единому сообществу. Результаты такого осознания проявляются в различных сферах: в общем языке и его диалектах, подчинении одной власти, единых верованиях и обычаях, общих символах, а сопутствует этому объединению ясное понимание различий, которые отделяют данную общность от других. То, что обеспечивает идентичность и продолжительность существования, — не является генеалогической по характеру связью, а представляет собой совокупность изменяющихся общественных структур и культуры, и от которой зависит природа связей, обеспечивающих спайку всей общественной организации.

Из базового негласного представления о народе, как естественном объединении, в противовес к искусственным группам нового времени, следовал постулат, что народ не меняется, несмотря на все то, что происходит с ним и вокруг него. Такое убеждение не могли поколебать ни результаты эмпирических исследований, ни опыт реальной жизни, в которые показывали на примере малых сообществ, на уровне семейном, особенно в миграциях, что народность изменяется на протяжении жизни 2–3 поколений. Последствия догмы неизменности — молчаливое приписывание характера национального государства любым государственным образованиям даже находящимся на эмбриональной стадии, несмотря на то, что исследования доказали, что этническое нивелирование и гомогенизация в рамках большой территории — явление нового времени.

Применение критического подхода к изучению развития сербов как народа означало отход от догмы о неизменности сути, «существа народа» и «духа народа», представлявшимися врожденными особенностями. Подразумевалось, что многочисленное и большое объединение, каким является народ, способно изменяться вплоть до потери собственной идентичности, и что возможно «осербиться» и наоборот. Следя за долгим путем развития от состояния члена сообщества, принадлежащего к племени сербского имени в VII веке, и до состояния человека, сознающего себя сербом XIX века, необходимо находить и узнавать не только то, что остается неизменным на протяжении веков, но и то, что менялось и изменилось.

В этой книге я стремился (в той мере, в которой позволяли исторические источники и степень их изученности) осветить, как исторические обстоятельства влияли на тип и силу связей, удерживавших в отдельные эпохи сербов вместе. Вместо исходного предположения о том, что народ сформировался в прародине или в «темные века» после переселения на Балканы, отслеживалось, как он приспосабливался и менялся под воздействием великих исторических переломов в процессе, которому нет конца.

Роль великих переломных исторических событий лучше всего видна на примере принятия христианства, когда подавлялись и искоренялись языческие традиции, и когда было навязано другое видение мира, структурированного светской и церковной иерархией, в которой новообращенные христиане получили свое место. Погруженные в намного более широкий «народ божий», члены сербского племени вместе с письменностью и церковной литературой получили средства для выражения и защиты своей индивидуальности. В сербском случае дело дошло до освящения самого государства правлением династии «святого корня» и созданием автокефальной церкви, в рамках которой в продолжение общехристианской традиции развивалась и поддерживалась особая сербская традиция как часть жизни в вере. В литургическом календаре наряду с общехристианскими находили свое место и народные святые, в основном владыки. Стены церквей были расписаны ликами святителей-сербов и ктиторов вместе со святыми, почитавшимися во всем христианском мире. В этом находятся зачатки и самые глубокие корни той связи между сербским самосознанием и православием, которое останется символом сербства вплоть до великой «секуляризации» ХХ века, да и после нее.

Эта продолжительная связь имела своим следствием сопротивление, поэтому неудивительно, что одни ее хвалили, другие — оспаривали.

Специфическое сербское самосознание своего особого места и того, что его отличает от других, обогатилось и усложнилось благодаря культурному и материальному взлету незадолго до окончания средних веков. Однако затем последовал развал государства, приведение церкви в подчиненное положение и углубляющаяся нищета — условия, обеспечивающие дальнейшее развитие, исчезли. Церковно-политическая идеология, сформированная и развитая в государствах сербских господарей и в рамках церкви, поддерживалась лишь на рудиментарном уровне — была сведена к формам и ритуалам народной набожности.

Однако и этого было достаточно, чтобы послужить основой новому процветанию для тех сербов, которые, будучи освобожденными от турецкого господства, уже до завершения войны 1683—1699 гг. обрели условия для развития христианского общества. Общественное и культурное развитие сербов в габсбургской монархии привело в конце XVIII века к результату, схожему с тем, который имел место в конце средних веков. Принадлежность сербской православной церкви и осознание исторической преемственности, усиленные в настоящее время научными историческими трудами, представляли собой отличительные черты сербской идентичности как раз в то время, когда частям территориально разделенного народа давали различные имена (славяносербы, сербы, расциане, илиры). В дальнейшем унаследованные основы общности были еще более расшатаны: важнее принадлежности к церкви стала принадлежность к языковому сообществу и государству, историческая перспектива стала сложнее, далекая средневековая история была потеснена и попала в тень восстания и войн нового времени (начиная с 1804 г.)

Когда к середине ХIХ века государство стало способно насаждать национальную идеологию и символику и тем самым обеспечивать и охранять национальную идентичность, проявились последствия предшествовавшего отдельного развития и наличия более чем одного национального центра. Традиции и символы, которые навязывались как существенные особенности сербской идентичности, происходили из княжества Сербии и порождались ее династической историей. Сохранявшиеся старые и образовавшиеся новые традиции и символы в Черногории не нашли соответствующего места в общесербской идентичности, равно как и великое наследство сербов в составе монархии Габсбургов. Последствия всего этого, слабо ощутимые и мало заметные вначале, оказались весьма долговременными.

Сознание и/или восприятие себя и своего места в мире стали у сербов более сложными и реалистичными, обогащаясь идеями, которые притекали из европейского мира вначале лишь скудным ручейком, становясь со временем все более мощным потоком. Некоторые из них работали не на интеграцию, а на разделение и противопоставление частей народной целостности.

Эта книга вырывается из традиции так называемой «национальной истории», традиции изолирования народов и изучения чего-то закрытого в некоей оболочке. Мы попытались рассмотреть и осветить развитие сербов в сравнительной перспективе, принимая во внимание отношения их с окружавшими племенами, народами, государствами, а так же учитывали процессы взаимопроникновения, которые никогда не останавливаются. Для Балкан в целом, а не только для сербов, самой актуальной является проблема потомков древнейшего балканского населения, которые в реконструкциях прошлого по национальным матрицам остались незамеченными, в отличие от европейского Запада, где этническая карта Европы сложилась на основе отношений старожилов провинций Римской империи и германских пришельцев. История сербов рассматривается в книге не только в контексте взаимодействия и взаимообмена с их соседями, но и в сравнительном контексте процессов интеграции и дезинтеграции, самого содержания интеграционных идеологий и их роли.

В обращении к русскому читателю целесообразно указать на место России в динамичном сербском развитии. В исследовании, в котором основной темой была бы дипломатия, о России говорилось бы намного больше и чаще, так же как и в исследовании культуры и искусства. Однако в этой книге я стремлюсь писать общую картину лишь самыми крупными и грубыми мазками, устраняясь от изображения деталей, и показать те влияния, которые определили эпоху и содействовали в становлении основы современной сербской нации. На протяжении всего XVIII века Россия мощно и продолжительно воздействовала не только на язык и литературу, но и на основы образования, которое переживало невиданный взлет, а так же на артикуляцию и организацию сербского общества. В традиционной сербской историографии осталось незамеченным, что именно в это время сформировалась сербская нация. Это произошло потому, что с одной стороны в описании истории доминировало внимание к династиям, выросшим из восстания 1804—1815 гг., а с другой потому что изъеденный ржавчиной опыт отношений с Австрией во второй половине XIX века был спроецирован в прошлое, на историю в целом.

Русское влияние на сербскую культуру, самосознание и понимание сербами своего места в мире было непрерывным на протяжении всего XIX века. Россия для Сербии и сербов являлась непересыхаемым источником идей широкого спектра — от крайне консервативных до открыто революционных. Культура европейского Запада, попадавшая в Сербию через людей, публикации, произведения искусства сталкивалась здесь с не менее мощным культурным воздействием России, обеспечивая равновесие, характерное для Сербии и сербов до Первой мировой войны. И на протяжении всего ХХ века и в сложной ситуации начала нынешнего столетия тесные связи, плодотворное взаимодействие русской и сербской культуры являются важнейшим фактором развития сербского народа.

В заключение я хочу выразить благодарность московскому издательству «Весь Мир», которое перевело мою книгу на русский язык и предоставило приятную возможность вновь обратиться к моим русским читателям.

Сима М. Чиркович