Донос в России. Опыт социально-философского исследования

Метаморфозы власти. Опыты по микроистории: философские аспекты Королев С.А. 2017 г. 600 Р

Ходит, ходит один с козлиным пергаментом
и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул
в этот пергамент и ужаснулся. Решительно
ничего из того, что там написано, я не говорил.

М. Булгаков. Мастер и Маргарита

Донос, доносительство… Исследуя этот феномен, грязноватой пеленой окутывающий российскую историю, легче всего прийти к выводу, что мы имеем дело с патологией: доносят во все эпохи и все поголовно — холопы на бояр, бояре друг на друга, дети на родителей, родители на детей, жены на мужей, мужья на жен, штатские на военных, военные на штатских, доносят алкаши и секретари обкомов, законопослушные граждане доносят на революционеров и диссидентов, а революционеры — на контрреволюционеров и врагов народа, доносят официально завербованные сексоты и правдолюбцы-любители, доносят из шкурных соображений и ради идеи… В одном из архивов мне даже довелось видеть три доноса некоей дамы на свою квартирную соседку, адресованные непосредственно Ленину: все три письма педантично зарегистрированы в секретариате предсовнаркома… Что это? Вирус, поразивший страну? систему? российского человека с его непознаваемой и загадочной славянской душой? Может быть, прав был писатель Лев Разгон и «ген» доносительства — это своеобразное проклятие российской истории? Велик соблазн дать определенный и исчерпывающий ответ на эти вопросы, но едва ли это возможно: сами вопросы поставлены не вполне корректно.

Сегодня для всех достаточно очевидно, что доносительство было фундаментальной чертой тоталитарной политической культуры, необходимым элементом функционирования тоталитарных структур власти: причем речь идет о масштабах, которых человечество не знало, вероятно, с эпохи религиозных войн и истребления еретиков. В то же время (и не случайно мне здесь вспомнились сотни еретиков, сожженных на кострах инквизиции по доносам их друзей и соседей) доносительство — феномен, отчетливо проявляющий себя на всех этапах истории человечества, во всех социальных системах и цивилизационных контекстах, хотя, по мере становления демократических форм организации общества, постепенно теряющий свою адскую инерцию.

В чем же тогда специфика данного феномена в российском обществе и как и в силу каких причин он изменялся в обществе советском, тоталитарном? Почему мы берем на себя смелость утверждать, что этот непременный элемент механизма власти встроен в тоталитаризм каким-то специфическим, особенным образом, и доносительство, скажем, в условиях сталинского режима или в нацистской Германии — это нечто иное, нежели доносы во времена Петра I?

Чтобы ответить на эти естественные вопросы, недостаточно рассмотреть мотивацию субъектов, осуществляющих сам акт доносительства («доносчивых людей», доносчиков, доносителей, фискалов, осведомителей, добровольных «помощников», стукачей и т. д.), реставрировать их ментальность. Необходимо восстановить весь контекст специфических для авторитарных и тоталитарных режимов взаимоотношений между властью и ее объектом, ибо власть, и не только власть тоталитарная, стремится десубъективизировать социум, помешать ему стать гражданским обществом, то есть сообществом самостоятельных, сознательно и активно действующих субъектов. Власть пытается сплавить общество в некую социальную лаву, объект приложения сил Власти. Кроме того, как ни банально это может прозвучать, но все познается в сравнении, и исследование механизмов власти в посттоталитарном обществе может в определенной мере прояснить роль и функции доносительства в тоталитарном обществе — и наоборот.