In EnglishВведение - Наука – гуманистический проект
|
Касавин И.Т.
2020 г.
|
Гуманизм становится убедительным
и даже привлекательным,
лишь будучи сдобрен иронией.
Все ближе к сорока годам стремится время моей работы в Институте философии РАН (ранее — АН СССР). Оно было наполнено всем тем, что составляет обычную жизнь со всеми ее деталями, и порой даже трудно выделить главное. И все же особенное — и наиболее ценное из всего — это занятия философией в замечательной компании моих интеллигентных, благожелательных и творческих коллег. Известный афоризм гласит: «Мы работаем в науке потому, что только здесь пользуемся роскошью общения с умными людьми за государственный счет». Это личностное преимущество неразрывно связано с конкретной локализацией моей работы в Институте, а именно там, где происходило формирование и развитие российских эпистемологических программ. Это был сектор теории познания (ранее — диалектического материализма) и его влияние на то, что можно назвать российской философской традицией, совершенно исключительно. Выражалось это, по крайней мере, в двух вещах: в этом секторе работали замечательные философы, и сектор был координатором философских исследований. Вокруг сектора группировались многие оригинальные философские личности со всего бывшего СССР, которые понимали, что это то самое место, куда надо приходить, здесь находятся те самые люди, с которыми надо общаться, делать совместные проекты, как мы сегодня говорим. Само существование сектора теории познания показывало всем, что именно здесь формируется теоретическое ядро философии. И это нравилось тем, кому хотелось философию развивать, а
Удивительно, что это творческое начало в деятельности сектора совпадало с толерантным отношением друг к другу. Я прочувствовал его тогда, когда мы с коллегами стали разрабатывать новую и весьма неортодоксальную тематику. Эта идея толерантности в то время была очень важна. Сегодня толерантность стала общепринятым штампом, вероятно, в силу определенной атомизации сообщества: люди во многом утратили интерес друг к другу. А раньше все довольно внимательно наблюдали за тем, кто что пишет и публикует. И каждый новый выпуск, например, «Вопросов философии» внимательно читался от корки до корки практически всеми, кто философией занимался. И если ты опубликовал статью в «Вопросах философии», то была высокая степень вероятности, что люди прочитали твою статью и о тебе узнали. Этот интерес имел две стороны, позитивную и критическую. Можешь ли ты внятно сформулировать и обосновать свою идею или программу? И здесь же: что ты там, собственно, пытаешься сказать такого, может, это выходит за пределы дозволенного?
Еще одно качество секторской работы и традиции, которая там формировалась, может быть описано словом, которое тогда никто не употреблял и не знал. Это слово «междисциплинарность». Удивительно, но уже тогда в сферу эпистемологического исследования активно вовлекались и психология, и логика, и лингвистика, и социальная антропология, и история науки. Это было на редкость плодотворное взаимодействие дисциплин. Помимо всего, сектор вел большую работу в области международной философии. Он был естественным центром притяжения для наших коллег из стран народной демократии, но не только. Целый ряд крупных философов и ученых из Англии, Франции, Германии и США входили в наш ближний круг общения. В этом контексте казалось очевидным, что наша работа должна находиться на самом высоком уровне. Ее результаты должны быть понятны и приемлемы не только для нас самих, но и для специалистов за пределами российской философии. Я не уверен, что есть
* * *
Что касается меня лично, то я пришел в сектор теории познания в 1983 г., сразу после выхода книги «Гносеология в системе философского мировоззрения». Именно поэтому я не стал ее автором, но я встретил ее уже как готовый манифест сектора. И мне пришлось в дальнейшем самоопределяться по отношению к этому и другим секторским манифестам, учиться, спорить, находить точки соприкосновения. Первые четыре года я шел в русле моего научного задела — кандидатской диссертации о Поле Фейерабенде, частично вошедшей в первую книгу [Касавин, 1987]. Это была богатая тема, давшая массу развилок, точек роста в направлении анализа проблемы рациональности, традиций в науке, вненаучных типов знания. Фейерабенд отметился многими провокационными сентенциями, например, требовал, чтобы философы науки доказали, чем наука лучше магии. Но ведь для этого нужно знать не только то, что такое наука, но желательно разобраться, что представляет собой и магия как форма познания мира. Отсюда ход к исследованию вненаучных форм знания, что и привлекло мое внимание. В то время эта тематика только начинала обсуждаться и считалась на фоне мейнстрима марксистской гносеологии чуть ли не запретной, а потому и привлекательной. Теорию отражения нам обсуждать не хотелось. В результате возникла целая программа исследований в этой области, многие сотрудники Института к ней подключились, были опубликованы такие книги как «Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания» (М., Политиздат, 1990). Они расходились диковинными для сегодняшнего дня стотысячными тиражами и до сих пор вполне читабельны. В 1994 г. в рамках этой программы мы вместе с Куртом Хюбнером, Германом Люббе, Хансом Ленком, Хансом Позером получили «мегагрант» Фонда Фольксваген, а в
* * *
Иное дело, если кризис служит креативным импульсом. Например, он намекает на то, что современная эпистемология призвана выйти из модуса «кабинетной философии», взглянуть на окружающий мир и протянуть руку другим философским дисциплинам и наукам о познании. Или когда кризис сигнализирует о наступлении новой исторической эпохи вообще. Тогда становится ясно, что самая актуальная тема — это современность, а в современном обществе проглядывают два пласта. Первый — самый крупный — унаследован от прошлого и постепенно эволюционирует, сохраняя родовые черты. Это практически вся сфера политики, экономики, идеологии, религии, искусства, морали, многочисленные социальные практики. Второй пласт — это сфера современной науки и техники. Здесь изменения происходят с невероятной быстротой и провоцируют соответствующие сдвиги в других областях общественной жизни. Наука и техника сегодня пронизывают и во многом определяют все бытие человека. Если в наши дни в
Лицом современной большой науки являются мегаустановки, международные коллаборации, мегапроекты, прикладные результаты, обеспечивающие связь с политикой и экономикой. Однако наука представляет собой также систему человеческой коммуникации, область групповых и индивидуальных интересов, форму культуры, особый дискурс и специфическую субъектность, выраженную в личности ученого и в научном сообществе. Она же выступает и как самореферентная система. Это означает, что результаты ее деятельности становятся средствами ее развития. Традиционное соотношение нормативности и когнитивности, о котором писал Н. Луман, в современной науке изменяется и даже переворачивается. С одной стороны, происходит переход от нормативной закрытости к нормативной открытости: нормам научной деятельности и коммуникации предписывается согласованность с идеалами гуманизма, а сама наука выступает как общественное благо, давая пример обществу в целом. С другой стороны, когнитивная открытость уступает место когнитивной закрытости: научное значение научных результатов могут оценить только сами ученые (парадокс экспертов). Одновременно прикладное значение и внешняя оценка научных достижений становятся столь значимы, что заставляют науку активно охранять свою интеллектуальную собственность, даже если она создана в ответ на социальный заказ.
Наша исследовательская гипотеза состоит в том, что именно эти, часто скрытые от непосредственного наблюдения черты науки являются ключом к пониманию ее природы и особого социального статуса, а также к ее инфраструктурной перестройке, необходимой для динамичного развития. Соответственно, их исследование нуждается в новом методологическом инструментарии, разрабатываемом философией науки и техники и иными
STS уже сформировались как влиятельное направление исследований в англоязычных странах. Оно без преувеличения представляет собой интегральную междисциплинарную гуманитарную платформу исследования современности. Эпистемологии и философии науки (отныне эта связка имеет принципиальный характер) следует играть в данном конгломерате ведущую роль, но на Западе ситуация в целом разворачивается по другому сценарию. Положение философии в России также ухудшается, в то время как никакая иная дисциплина не в состоянии выполнять ее уникальные и необходимые функции. Исходя из этого, в секторе социальной эпистемологии Института философии РАН выдвинута идея и проект социальной философии науки как новой тематической области и российского варианта STS [Касавин, 2016a], [Касавин, 2016b]. Магистральная идея этого и ряда других проектов, реализуемых нашими коллегами, состоит в том, чтобы представить науку в единстве ее коммуникативных форм, ее истории и
Наука сегодня остро нуждается в осмыслении и реабилитации, и тому есть, по крайней мере, три причины.
Соотношение науки, гуманизма и современности вместе с тем отнюдь не очевидно и представляет собой сложную исследовательскую проблему. Не предвосхищая последующий анализ, укажем лишь на многообразие типов гуманизма, среди которых — светский и религиозный гуманизм, научный и моральный, когнитивный и экзистенциальный, модернистский и традиционный и др. Человек, человечность, человечество, взятые в виде высшей цели и критерия некоторого учения, немедленно заставляют вопрошать: что же это за человек? Взрослый, белый, здоровый, образованный, состоятельный мужчина? Или же само понятие «человек» являет собой проблему, которую в каждую эпоху и в каждой культуре решают
Я полагаю, что именно здесь открываются наиболее интересные перспективы современной эпистемологии — не в автономном плавании, а вместе со всей наукой и культурой; не в форме сумеречного полета над остывающим полем сражения, но в качестве флагмана и модератора живых гуманитарных дискуссий.
Выражение признательности
Мои исследования последних лет в области социальной и исторической эпистемологии, коммуникативной проблематики и этики науки, истории философии науки и более глубокое понимание возникающих при этом проблем активно стимулировались дискуссиями с коллегами. Это философы и ученые из Института философии РАН, Нижегородского и
Моя благодарность адресована
