Свет с Востока, или чувство вины профессора Гуди

Рецензия на книгу «Похищение истории» английского антрополога и историка Джека Гуди. Исследуется дискуссионный взгляд автора на вопросы общности исторического процесса и межкультурного взаимодействия сквозь призму анти-европоцентристской теории Гуди.

Ключевые слова: европоцентризм, востоковедение, историография.

«Похищение истории» [1]. Именно такое интригующее название представил публике профессор Джек Гуди в своём последнем на данный момент сочинении. Въедливый читатель уловил аллюзию на «Похищение Европы», и читатель абсолютно прав, но в данном случае сама Европа выступает в роли похитителя.

Имя Джека Гуди (Jack Goody) не говорит рядовому российскому историку практически ничего, меж тем это гуру современной социальной и исторической антропологии. Профессор родился в 1919 г., участвовал во Второй мировой войне, пережил трёхлетний плен, был посвящён в рыцари Британской империи и ныне занимается преподавательской деятельностью в ранге академика.

В своей полувековой научной биографии Гуди проделал путь от изучения традиционных обществ Африки до широких сравнительных исследований по вопросам собственности, семьи, секса и даже роли цветов и еды. Однако наибольший вклад Гуди внёс в изучение явления грамотности, где его авторитет не оспаривается с 1960-х гг. Последнее десятилетие автор посвятил проблемам научного познания, прежде всего проблемам антропологии и культурологии. В целом, профессора можно охарактеризовать как человека смелых взглядов, к примеру, его статьи встречаются во влиятельных левых изданиях, вроде «New Left Review» [2].

Книга увидела свет достаточно давно, в 2006 г., но до русского читателя, как и остальное творчество Гуди, она так и не дошла. Меж тем это одно из немногих историографических исследований классика западной антропологии. Частично «Похищение истории» пересекается с более ранними работами автора, прежде всего с книгами «Восток на Западе» [3] и «Капитализм и новейшее время» [4].

Предваряя повествование о достоинствах и недостатках данной монографии, необходимо отметить, что реакция на неё оказалась неоднозначной и в большинстве своём запоздалой. Канадский социолог Роберт Пайк назвал книгу «жёсткой литературой» [5], отметив сырость работы и некритичность издателей к авторитету автора. В то же время медиевист Джонн Арнольд выделил способность автора существовать между категоричностью популярной литературы и абстрактностью научного стиля [6]. Примечательно, что по истечении четырёх лет продолжают выходить рецензии на данную книгу, что говорит о сохраняющемся интересе к поднятым темам.

Объектом критики Джека Гуди стал европоцентризм, укоренившийся в исторической науке, прежде всего во влиятельных теориях исторического процесса. Сам автор употребляет более широкое понятие «этноцентризм» (ethnocentrism), несмотря на то что термин «европоцентризм» (eurocentrism) также существует в английском языке. Предпочтения автора вполне объяснимы: первое понятие пришло из антропологии, и Гуди, как адепт этой отрасли знания, всецело принимает его в ущерб более политизированному второму понятию.

Источник проблемы определяется как «европейско-азиатская дихотомия», т. е. некое представление о противоположности и контрастности развития двух частей света, зародившееся в период античности.

В известной истории английский король послал Оксфорду книгу, а Кембриджу меч. Вот и работа кембриджского профессора Гуди получилась боевитой, хоть и теоретической.

Книга является полемичной, и сам автор задаёт тон дискуссии. Объясняя необходимость этой монографии, он пишет, что был обеспокоен способом, которым Европа украла историю Востока, тем, как внедрялось собственное видение времени и пространства для остальной части евразийского континента [7].

В первой главе автор настойчиво пытается убедить читателя, что революционные «изобретения» Запада все как одно пришли с Востока. Алфавит, философия, самоуправление, экономический обмен, городские сообщества и т. д.

В этой части профессору Гуди возразить нечего. Доказательная база налицо, да и в профессиональном сообществе пальма первенства не оспаривается. Так зачем же вновь и вновь обрушиваться на непрочные мифы? Здесь кроется особенность книги — она ориентирована не столько на научное сообщество, сколько на широкий круг приверженцев гуманитарного знания, на любителей истории и историков-любителей. Потому многие претензии, которые должно предъявить научному исследованию, этой работе мы предъявлять не вправе.

Сообщая читателю исторические факты, Гуди чувствует себя несколько неуверенно, постоянно ссылаясь на неких археологов и историков. Очевидно, что область событийной истории не интересна Гуди и к ней он обращается только, чтоб не прослыть голословным. Гораздо интереснее антропологические наблюдения уважаемого автора, которыми изобилует данное исследование.

К примеру, европейский прогрессизм автор противопоставляет умению Востока оглядываться назад. Причину различий он видит в разном восприятии времени в разных частях света: линейный счёт времени в Европе и циклический в Азии [8]. Восточная цикличность породила у европейцев миф об отсталости азиатского мышления, о застое общественной жизни.

Восприятие пространства тоже неодинаково. Так, европейское искажение пространства приняло идеологический характер в эпоху Великих географических открытий (впрочем, и этот термин не нравится Гуди своей европоцентричностью) [9]. В тот период картографические проекции и навигационные хронометры начали рассматривать Европу как центр мира и точку отсчёта.

Таким же актом «похищения истории» называется европейская традиция исторической периодизации. В основу этой традиции положено развитие науки, институтов, ценностей западного мира, которые развиваются линейно, а не циклично [10]. Длительное время такая «западная» модель периодизации воспринималась как единственно верная.

Толерантность и уважение к неевропейскому миру заставляют Гуди ломать миф за мифом, заставляют призывать к объективной оценке другого общественного уклада. Подчас это выглядит докучливо, иногда увлекательно, изредка лишним.

Самое ценное, что есть в книге, — отнюдь не перечисление заслуг восточных цивилизаций перед современным миром и не подчёркивание разницы между Западом и Востоком. Эта книга не об истории, а об историках. Гуди интересно, каким образом европоцентричные представления трансформируются во влиятельные исторические теории.

В качестве препарируемых выбраны трое учёных, по мнению автора, играющих важную роль в «современном понимании мировой истории» [11]. К таковым были отнесены Фернан Бродель, Джозеф Нидэм и Норберт Элиас. Разумеется, все трое являются европейцами и представляют разные национальные и методологические школы.

«Похититель науки» Д. Нидэм, «похититель цивилизации» Н. Элиас и «похититель капитализма» Ф. Бродель удостаиваются, в целом, схожих упрёков. Во-первых, они изначально в качестве образца выбрали Европу. Подлинного сравнения Запада и Востока не было, вместо него присутствовала примерка восточных одежд на западный манекен. Во-вторых, учёные выступали с позиции собственных научных интересов. Биолог Нидэм подсознательно верил в некие врождённые качества народов, социолог Элиас сравнивал развитие цивилизации с ростом человека, а историк Бродель слишком туманно определял капитализм и не смог определиться с его хронологией.

Помимо проанализированных учёных, досталось К. Марксу, М. Веберу, С. Хантингтону и другим столпам современной науки.

На первый взгляд, три главы книги «Похищение истории» вполне могут быть изданы тремя отдельными монографиями, поскольку имеют характер законченности и слабо связаны друг с другом. Однако при внимательном прочтении прорисовывается определённая логика автора. В первой главе Гуди ниспровергал мифы общественного сознания, во второй — мифы классической науки, в третьей же достаётся науке современной. В этой последней главе анализируются институты и ценности, традиционно относящиеся к европейскому чуду.

Читатель данной рецензии наверняка является историком или представителем общественных наук, а потому сам может вступить в полемику с Джеком Гуди. Вынесем на ваш суд ряд тезисов автора, а вот соглашаться с ними или нет — отныне ваше право. Итак, до XIX в. европейский город (town) мало отличался от азиатского, а потому феномен города не является отличительной чертой западной цивилизации [12]. Далее: европейские университеты появились позднее аналогичных организаций исламского и византийского мира и восприняли от них методики богословского и юридического образования, соответственно [13]. Ещё один тезис: гуманизм как выделение светского начала в религиозной картине мира наблюдался и наблюдается в арабских странах и в иудаизме, но в более органичных формах [14]. Перечисление можно продолжать, но интереснее самостоятельно обратиться к этой книге, к чему можно лишь призвать российского читателя.

Гуди невольно сталкивается со злободневным парадоксом западной демократии. С одной стороны, мы считаем, что современная демократия является особым достижением европейского пути развития. С другой стороны, мы верим, что она носит черты универсальности и должна быть внедрена во всех обществах. Каким же образом сочетаются уникальность демократии для Европы и универсальность её для мира.

Автор не верит в абсолютную эффективность греко-англо-американской модели и предлагает анализировать феномен демократии через её основные ценности: индивидуализм, равенство, свободу [15]. Здесь Гуди попадает в ловушку современного европейского мышления. Находя по толике эти ценности в других обществах, он делает вывод о возможности иных путей развития на базе тех же ценностей. Более того, в европейском социуме он находит четвёртую ценность, нивелирующую отрицательные стороны капиталистической демократии. Гуди определяет её знакомым термином «братство». Суть этой ценности сводится к тому, что она «через взаимопомощь стремится изменять иерархическое неравенство» [16]. Иными словами, Гуди верит в институт добровольного перераспределения благ через благотворительность. Подчеркнём, данный институт не является принудительным.

Ещё одна парадоксальная мысль автора, которую нельзя обойти вниманием, — это «похищение» европейцами чувства любви. Задумайтесь, кого мы представляем, говоря об этом высоком чувстве? Очевидно, что Ромео и Джульетту мы предпочтём Лейли и Маджнун, а все романы Элизабет Тейлор не променяем на историю Мумтаз-Махал, упокоенной в Тадж-Махале. Автор не задаётся вопросом, почему иконическим образом становится западное проявление чувств: ответ ясен. Гуди интересует, а так ли отличается эта западная, извините за формализм, модель. Включая недюжинную антропологическую эрудицию, Гуди показывает, что говоря о любви, мы выстраиваем образы лишь её внешних проявлений (expression of an emotion) [17], а не сущности любви. Эти внешние проявления на Западе более яркие и эмансипированные, отчего складывается ощущение, что на Востоке любви нет. Кроме того, в недавней истории шло сознательное навязывание этого стереотипа. Европейский империализм пытался выставить себя единственным носителем высокой любви: любви к людям, любви к Богу, любви к разумности и порядку, предлагая свою любовь «несчастным» жителям Востока.

Интересно, что, исследуя коллизии европейско-азиатского исторического процесса, Гуди практически опускает историю немавританской Африки и обеих Америк. История приобретает у автора характер некого евразийского явления или даже азио-европейского. Убедительная риторика подчас рождает ощущение азиатского мессианства, но ведь мысль автора была иной, и мы это прекрасно понимаем. Данный недостаток присущ всем критическим и обличительным произведениям, когда вместо всеобъемлющей точки зрения учёному приходиться приводить лишь некоторую её часть.

Одно можно сказать точно: Гуди не является сторонником цивилизационного подхода, осторожен с прогрессистскими теориями. Он выступает за аккуратность в сравнительном анализе и избегает категоричных суждений.

А теперь скажем о том, чего в этой книге нет. В этой книге нет ёрничества и игры в постмодернизм, нет вербальных наслоений и нагромождения концептов, свойственного антропологам. Вы не найдёте здесь подмены критики пафосом, а действительного желаемым. И, наконец, в этой книге нет открытых вопросов, Гуди не стремится переложить бремя размышлений на читателя.

«Похищение истории» — увлекательный источник по настроению западный учёных умов. Прочтите её хотя бы затем, чтобы узнать, какие чувства заставляют преуспевающего английского профессора выступать с высокой трибуны и критиковать собственную историю. Не требуйте от этой работы многого, книга рефлексирует лишь определённый этап в развитии западной исторической науки, этап больших имён, больших теорий и больших мифов. Неясно, станет ли книга культовой, но автор подразумевал её именно такой.

Примечания

1. Goody J. The Theft of History. Cambridge, 2006.
2. Goody J. The Labyrinth of Kinship // New Left Review. Vol. 36. 2005.
3. Goody J. The East in the West. Cambridge, 1996.
4. Goody J. Capitalism and Modernity: The Great Debate. Cambridge, 2004.
5. Pike Robert M. Jack Goody, The Theft of History // The Canadian Review of Sociology [электронный ресурс].
6. Arnold John H. Review: Jack Goody, The Theft of History // European History Quarterly. 2010. Vol. 40. № 1. P. 139.
7. Goody J. The Theft… P. 286.
8. Ibid. P. 18.
9. Ibid. P. 21.
10. Ibid. P. 22.
11. Ibid. P.125.
12. Ibid. P. 222.
13. Ibid. P. 227.
14. Ibid. P. 240–241.
15. Ibid. P. 256.
16. Ibid. P. 261.
17. Ibid. P. 285.